История мизантропии

Кто такой мизантроп? В словаре Ушакова это слово имеет три значения:

— мизантроп
— антисоциальный,
— тот, кто страдает мизантропией.

В первом из них внимание сосредоточено на эмоциональной составляющей этого понятия – нужно искренне ненавидеть отдельных представителей вида Homo sapiens и все человечество. Другой подчеркивает маргинальное положение мизантропа – на периферии общества, вдали от людей. А в третьем содержится намек на то, что это состояние, похожее на болезнь, которую можно «перетерпеть».

Мизантропия кажется очень современным типом мышления, особенно если продолжать читать новости, но все три интерпретации, записанные в толковом словаре, сложились уже в древности.

Мизантропия по Лукиану — созидательная сила

Первого мизантропа в истории звали Тимон, и он был родом из Афин. Этот характер, несомненно важный для европейской культуры, появляется во многих произведениях не только античной литературы, но и литературы нового и новейшего времени.

Одним из самых ранних текстов, в которых фигурирует фигура афинского мизантропа, является диалог Лукиана Самосатского «Тимон, или Мизантроп». Действие, положенное в основу данной работы, широко известно.

Богач Тимон щедро одаривает своих друзей, убежденный в их искренности и преданности, а раздав все сокровища, обнаруживает, что льстецы, жадные до наживы, покинули его. Разочарованный предательством вероломных товарищей, Тимон начинает ненавидеть род людской и отправляется в добровольное изгнание.

В поисках корней для еды бывший дворянин обнаруживает сокровище, посланное ему Зевсом, и заявляет о новом отношении к жизни:

«Пусть у меня будет имя – самое милое из всех – Мизантроп – мизантроп, а особенности поведения – угрюмость, суровость, дерзость, злоба и нелюдимость».

Такой образ мышления Тимона оправдан сюжетом, а несправедливое отношение к нему людей вызывает сочувствие даже в собрании богов. Этот непримиримый человеконенавистник намерен направить свой гнев в разрушительное русло:

«Если я увижу, что кто-то умирает в огне и просит потушить огонь, я потушу огонь смолой и маслом. <…> Он получил бы то, что заслужил».</…>

Но диалог можно интерпретировать и символически. В «Тимоне» Люциан показывает целый пакет человеческих пороков, причем месть мизантропа роду человеческому происходит на двух уровнях — реальном и аллегорическом.

Литературный прием, используемый автором, известен современному читателю по басням: физическая расправа над предателями символизирует избавление, очищение человечества от зависти, лести, жадности и других низменных проявлений нашей натуры и дарит надежду на перерождение.

Так раскрывается творческий потенциал внешне разрушительного явления. Мизантропия дает толчок к трансформации личности: ненавидит человеческие пороки, от них легче избавиться.

О конструктивной составляющей этого явления рассуждает автор книги «Зверь: Очерки философии побега от человечества» Ульрих Хорстманн, немецкий профессор и специалист по английской литературе. Он воспринимает мизантропию как особый тип мышления:

«Вхождение в запретные, невыносимые, закрытые области сознания, — говорит Хорстман в интервью, — не вызвало бы осуждения, если бы не те, кто прагматизирует ситуацию, воспринимает ее как императив, призыв к действию».

Он отмечает «превентивный» эффект человеконенавистнического образа мышления, который может стать своеобразным предостережением и заставить человека отказаться от деструктивных действий.

Деструктивный потенциал мизантропии по Шекспиру

Деструктивное начало мизантропии проявляется, пожалуй, в самой известной трактовке сюжета о мизантропе — в пьесе Уильяма Шекспира «Тимон Афинский»:

Я мизантроп, ненавижу людей.
Если бы ты был собакой, я бы хоть немного знал
Люблю тебя.

Даже когда бывший дворянин возвращает себе состояние, ненависть Тимона к людям не ослабевает.

Если протагонист Лукиана Самосатского ограничивается лишь размышлениями о злой людской природе и желании причинить вред себе подобным, то герой Шекспира активно содействует уничтожению человечества: он дает деньги Алкивиаду, чтобы тот стер с лица земли Афины, и подкупает куртизанку, подговаривая ее заражать всех сифилисом.

Таков классический супергерой нашего времени – типичный злодей, как и Пингвин, противник Бэтмена, несомненно, продолжающий эту традицию.

Ненависть мизантропа к самому себе

Восприятие мизантропа как асоциального, избегающего человеческого общества, представлено уже в диалоге Лукиана:

«Пусть Тимон будет богат один.. пусть он будет себе ближним и союзным партнером, а других людей отвергнет от себя».

Социальная изоляция — удел мизантропа, и он даже сам устроит себе похороны. Этот мотив встречается и у Шекспира:

Я ненавижу этот фальшивый мир!
Итак, Тимон, приготовь себе могилу,
Вы ложитесь туда, где оно распространится
О надгробной морской пене.

Однако в пьесе английского драматурга он существенно усложняется: шекспировский Тимон — самоубийца. Причиной его добровольного ухода из жизни становится ненависть к самому себе:

Сам Тимон и все ему подобные
Шапка! Уничтожить человечество!

Об этой разрушительной особенности мизантропии, направленной на самого мизантропа, говорит и Ульрих Хорстман: «Если я презираю род человеческий, то я должен сознавать, что сам принадлежу к нему».

Подтверждением слов исследователя можно считать замечание Апеманта — своеобразного двойника Тимона из пьесы Шекспира:

Ты отверг себя
Даже когда ты был самим собой.

Мизантроп как маргинал

отказ отождествлять себя с человечеством – и с самим собой – делает мизантропа маргинальным.

Профессор философии, преподаватель Берлинского университета имени Гумбольдта Михаэль Пауэн определяет таких людей как фриков, одиночек, которые не чувствуют себя принадлежащими к обществу, но лишь используют социум, чтобы от него отгородиться.

Этому есть как минимум два объяснения. С одной стороны, позиция мизантропа заставляет установить дистанцию ​​между ним и теми, кто приносит ему страдания.

С другой стороны, мизантропы, наученные горьким опытом взаимодействия с людьми, оттеснены на периферию жизни своим сознательным отказом участвовать в игре, в которую на протяжении тысячелетий ведет большинство мыслителей, носителей оптимистического мировоззрения.

Мизантропы в обществе, наивно стремящемся к счастью, становятся аутсайдерами. Мыслители-пессимисты, оспаривающие утверждение «быть красивыми», представляют собой маргинализированную группу.

В книге «Пессимизм. История философии и метафизики от Ницше до Шпенглера» Михаэль Пауэн утверждает, что позиция Лейбница «мы живем в лучшем из возможных миров» превращается в законную ложь, поскольку в этом случае индивидуальное страдание неизбежно обесценивается и игнорируется.

Сама ситуация, когда от нас ждут любви к людям и добродетели, а оптимистический взгляд на вещи и вера в прогресс должны удовлетворять и успокаивать, может стать триггером для человеконенавистнических импульсов.

С такими раздражителями мы постоянно сталкиваемся в повседневной жизни: социальные сети создают иллюзию тотального счастья и благополучия, которое обещает нам общество потребления. Созерцание культурных удовольствий часто приводит к депрессии и мизантропии – одни не соответствуют негласным стандартам успеха, другие просто не хотят участвовать в сеансе коллективного гипноза.

Платон: ненависть к людям — психологическая проблема

Тенденция стигматизации мизантропии обозначена в диалоге Платона «Федон». Философ, знакомый с древними трагедиями, с невероятной психологической точностью анализирует историю Тимона:

«Ненависть к человеку проникает в нашу душу, когда мы слишком доверяемся кому-то без достаточного основания и. через некоторое время находим его злым и вероломным, а также и другого. Если бы кто-то испытал это много раз… такой человек… после того, как его обманули, он бы в конечном итоге возненавидел всех людей вообще…»

Но отдельные случаи не дают нам права заключить, что человеческая природа плоха и порочна. Поэтому мизантроп у Платона кажется ограниченным, слишком наивным в выборе друзей:

«Разве не стыдно.. и не очевидно ли, что такой человек идет в общение с людьми, не имея понимания того, что связано с делами человеческими.. что число людей совершенно хороших или плохих как мало, так и много людей, занимающих середину между одним и другим».

Обобщения, сделанные на основе отрицательного опыта, действительно являются страшным грехом в философии и логике, но психологическая подоплека этой древней проблемы, как и диалогов Платона, ясна: травма, полученная в результате сближения с другим, может лечь в основу ненависть к людям.

Цицерон: ненависть к людям — психическое расстройство

Точка зрения Платона, объяснявшего мизантропию не дурной природой человека, а его неспособностью понимать людей, развита Марком Туллием Цицероном в философском трактате «Тускуланские беседы. Книга IV. О страстях. Римский мыслитель патологизирует это качество и интерпретирует это как своего рода психический дефект:

«…болезни возникают от страха — таково женоненавистничество. таково вообще человеконенавистничество, как мы знаем по человеконенавистнику Тимону, таково негостеприимство — все эти болезни души рождаются из известного страха перед вещами, которые человек ненавидит и избегает».

Во втором своем произведении, философском трактате «О дружбе (Лелиус)», он называет мизантропию «болезнью души», и утверждает, что ненавидят людей только ненормальные люди, потерявшие внутреннее равновесие. Их поведение вызывает лишь негодование и тем самым оказывается вне категории социально приемлемого.

С легкой руки римского оратора мизантропия переходит из философской плоскости в психопатологическую – так возникает третья линия интерпретации этого явления.

Мизантропия — дьявольское наваждение

Христианское средневековье идет еще дальше по пути, намеченному Цицероном, рассматривая мизантропию как дьявольское наваждение. Любовь – единственная эмоция, разрешенная по отношению к человеку, творению Божию. А ненависть к людям исходит от лукавого.

Мир создан милосердным Богом, а значит, и чада Его добры по своей природе — эта установка лежит в основе оптимистического мировосприятия в целом. А все, кто думает иначе, пытаются оспорить фундаментальную религиозную предпосылку. И должны гореть на костре.

Интересно, что проповедь любви к людям как незыблемого идеологического постулата привела к отбору невиданного ранее масштаба: апологеты христианского учения, верившие в прекрасную природу человека, с чувством подвига сжигали ведьм и еретиков.

Циник Макиавелли: как уничтожать простых людишек

Интерес к проблеме человеконенавистничества, волновавшей даже античных мыслителей, возродился в эпоху Возрождения – не случайно участники Тридентского собора 1546 года утверждали, что величайшее произведение итальянского мыслителя, философа и политика Никколо Макиавелли «Государь «было написано рукой сатаны.

Общепризнанный мизантроп, автор отвратительного эссе, действительно был далеко не высокого мнения о человеческой природе:

«О людях вообще можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их пугает опасность и привлекает прибыль».

Поэтому нет никаких оснований уважать человека – наоборот, человеческую глупость и зло следует пресекать, а подчиненные заслуживают того, чтобы ими манипулировали власть имущие. Так, в 17-й главе «Государа» «О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх», Макиавелли хотя и просит правителей казнить подданных только в случае «неизбежной необходимости», но уточняет, что « что еще важнее.. не вмешивайтесь в права собственности подданных, потому что люди обычно прощают и забывают даже смерть родителей, а не потерю состояния».

Цинизм итальянского политического деятеля был столь вопиющим по меркам той эпохи, когда добро абсолютизировалось, что не только некоторые современники, но и потомки предпринимали попытки интерпретировать трактат «Государь» как сатиру.

Так или иначе, Никколо Макиавелли с беспрецедентной честностью поставил проблему соотношения моральных норм и политического конформизма. Ярко выраженный человеконенавистнический настрой как основная причина циничной позиции итальянского философа сказался на репутации тех, кто не любил род человеческий.

Идеи этого выдающегося мизантропа не теряют своей актуальности. Политические стратеги всего мира черпают практические советы из его шедевра «Суверен», а первое PR-агентство в России, которое занимается консультированием по политическим вопросам с конца 1980-х годов, даже не скрывает своей приверженности взглядам итальянского мыслителя. И называется он гениально и просто: «Никколо М».

Любовь к человечеству: Кант и Гегель

Уже в эпоху Просвещения доброе отношение к своему виду распространилось настолько далеко, что прекратились любые проявления человеконенавистничества или индивидуализма.

«Практическая любовь — обязанность всех людей по отношению друг к другу», — морализировал в «Лекциях по этике» Иммануил Кант, считавший ненависть к человеку ужасной и достойной презрения.

Ведь каждый человек, живущий на земле, должен позитивно идентифицировать себя с обществом (в самом широком смысле этого слова), а не отделяться от него.

По мнению Михаэля Пауэна, наиболее полно и последовательно эта позиция выражена в трудах одного из основоположников классической немецкой философии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля. В основе мировоззрения мыслителя лежит оптимистический взгляд на мир, который в целом присущ эпохе Просвещения. Человеческая история рассматривается как своего рода теодицея, Божье оправдание и доказательство того, что мир прекрасен.

Ненависть к человечеству vs любовь к человеку

В рамках оптимистической парадигмы мышления убийства, насилие и страдания, которые люди причиняют друг другу, воспринимаются как незначительный побочный ущерб, и человечество вынуждено это терпеть.

Пренебрежение к личности, когда страдания и благополучие отдельного человека, его отрицательный опыт выносятся за скобки в пользу общего, приводит к тому, что некоторые мыслители и поэты выпадают из рядов филантропов. Так, Фридрих Шиллер, который в своей «Оде к радости» заявлял: «Мы все между собой братья», писал в письме другу: «Я восторженно приветствовал мир с распростертыми объятиями, наконец я почувствовал только холодный ком льда на моей груди».

стремление к другому и открытость миру (переходящая в горькое разочарование) — два разных импульса: любовь к отдельному человеку и ненависть ко всему человечеству не противоречат друг другу.

Джонатан Свифт: люди развратны, жадны, глупы и воняют

«Я люблю Джона, Джилл и Джека, но глубоко ненавижу человечество», — писал Джонатан Свифт, еще один известный мизантроп 17 века.

Ирландский сатирик отправил главного героя своего романа «Путешествие Гулливера» не только в страну карликов и великанов, но и к благородным лошадям Гингнгмас, которые продолжали ненавидеть йаугу как домашних животных.

В сказочной стране Гулливер постигает истинную человеческую природу: люди развратны, жадны, глупы и воняют.

В сатирическом памфлете заботящийся об общественном благе проектор, от имени которого разыгрывается повествование, даже поощряет каннибализм. Он предлагает ирландским беднякам продавать детей на съедение представителям высших слоев английского общества:

«Один ребенок может приготовить на обед два блюда, если приглашены гости; если семья будет есть одна, то передняя или задняя часть ребенка будет вполне приемлемым блюдом, а если еще приправить ее немного перцем или солью, то можно с успехом съесть ее самому на четвертый день, особенно зимой».

Из-за подобных текстов, которые современники иногда воспринимали как слишком прямолинейные, Свифт снискал репутацию мизантропа.

Исторический контекст освещает причины мизантропии сатирика: его ужасали страдания, причиняемые людьми друг другу. Затем, после издания парламентского акта 1652 года «О расположении Ирландии», все жители этого региона, участвовавшие в антианглийских восстаниях, были полностью лишены своих земель, в результате чего десятки тысяч человек умерло от голода.

Свифт, предлагая соотечественникам в свойственной ему гротескной мере просто скармливать детей англичанам, обнажает цинизм и жестокость новоиспеченных лендлордов.

Историко-литературный парадокс: тот, кто привлекал внимание общественности к реальным проявлениям мизантропии, становился мизантропом.

Филипп Майнлендер: человек хорош, только если его нет

Одним из представителей пессимистического направления наряду с Джонатаном Свифтом и другими врагами рода человеческого был немецкий мыслитель XIX века Филип Майнлендер. В своей «Философии освобождения», датированной примерно 1870 годом, он пишет: «Я хотел бы уничтожить все мимолетные порывы, которые могут отвлечь человека от преследования тихой ночи смерти».

«Освобождение», вынесенное в заглавие трактата Майнлендера, может заключаться лишь в том, что мир, а вместе с ним и людские мучения прекратят свое существование.

Об этом мечтает философ-пессимист, потому что жизнь страдает, Бог мертв, и лучший исход — апокалипсис:

«Все, что существует в мире, порождено злом: весь мир, состояние человечества, законы и естественный порядок вещей — все это есть только зло».

Единственное добро – это то, чего нет. Это относится и к «венцу творения». Мейнлендер дистанцируется от человечества не в «Фантастических путешествиях», как «Гулливер» Свифта, а в собственном сознании, исходя из того, что его, мира и людей не существует.

Ненависть к человечеству — реальность XX века

Перформативы типа «Я люблю тебя» или «Я тебя ненавижу» играют важную роль в индивидуальном общении, но как они связаны с чувствами ко всему виду Homo sapiens?

По мнению жителей Майнленда (и буддистов), человечества вообще не существует. И даже если вы в них не верите, все равно нет предмета, называемого этим собирательным существительным, с которым мы общаемся, — это лишь обобщение, абстракция, и абсолютно «безразлично», чтобы его любили или ненавидели. Это означает, что тот, кто относится к такому коллективному квазисубъекту со скептицизмом или враждебностью, не причиняет ему никакой боли.

В то же время, если задуматься, зверства 20-го века (например, колониализм, национал-социализм, сталинизм) были совершены вовсе не отъявленными человеконенавистниками.

Напротив, тираны, совершавшие чудовищные преступления против целых народов, преследовали вполне конкретные цели и были уверены в том, что искренне любят человечество, желают ему лучшего будущего и отдают свою жизнь ради него.

«Почему в этом случае людям перерезали глотки?» — писал в середине XIX века мыслитель-провокатор, основоположник философии индивидуалистического анархизма Макс Штирнер.

Любовь к человечеству порой оказывается фатальной для некоторых его представителей. Мизантропия, напротив, может исправить такое отношение и стать своего рода философской терапией, создающей дистанцию ​​между мыслителем и объектом его изучения — человеком.

Возможна ли мизантропия в цифровую эпоху?

Мизантропия существует в той парадигме мышления, где по-прежнему важен вопрос об истинной природе человека: что она на самом деле, хорошая или плохая? В XXI веке, в мире больших данных, где на первый план выходят бихевиоризм и концепция постправды, такая постановка проблемы кажется просто невозможной.

Самоценное существование человека заменяется самопрезентацией в Интернете, он становится объектом или (в лучшем случае!) актантом.

Медицинские страховые компании собирают данные о состоянии здоровья клиентов с помощью фитнес-лент без нашего согласия, чтобы разработать наиболее успешную маркетинговую стратегию. Антиутопический сюжет «Черного зеркала» 2015 года о новейших технологиях, исключающих человеконенавистнических изгоев из общества, стал реальностью в Китае, где общественное осуждение влияет на доступ человека с «неприемлемым» поведением к благам жизни.

Во-первых, в основу романа Хайнца Штранка легла история серийного убийцы Фрица Хонки. Затем демонстрируется работа Фатиха Акина, и фильм участвует в основном конкурсе 69-го Берлинского кинофестиваля. И, наконец, настоящей новостной повесткой становятся жуткие события — петербургского профессора вылавливают из Мойки с рюкзаком, в котором обнаруживают отрубленные руки его возлюбленной.

Оглядываясь вокруг, приходишь к неутешительному выводу: чтобы позволить себе сегодня роскошь не быть мизантропом, надо иметь почти религиозную веру в человека.